Наступившее лето 1921 года ничего хорошего не сулило. Суховеи истощили землю, обмелела река Турганика и ее притоки, трава пожухла. Хлеба, посеянные крестьянами, выросли карликовыми и почти без колоса, а значит, и собирать по осени будет нечего. Люди с лета стали запасаться всем, что может пригодиться в пищу: лебедой, крапивой, лопухами, желудями и т.д. Многие крестьяне, собрав пожитки, семьями уезжали в поисках места, где можно было прожить не голодая.
1
Семья Левоновых, как и все, кто остался на селе, готовилась к суровой зиме. Глава семьи, Сергей Яковлевич, более двадцати лет назад схоронил жену. Оставшись один с четырьмя детьми на руках, младшему Дмитрию не было и суток, когда умерла жена, посвятил всего себя детям. И вот теперь, когда дети выросли, наступило очередное испытание. У дочери Федосьи муж пропал на германской войне, и она одна воспитывает пятерых детей. Младший сын Дмитрий воюет на фронтах Гражданской войны. А старший сын Федор с женой, тремя детьми и сестрой Акулиной собирался уезжать в Казахстан.
Фёдор уже не раз заводил с отцом разговор о переезде в другое место, однако Сергей Яковлевич отговаривал сына от этой затеи как мог, но Фёдор был непробиваем.
— Батя, осень наступает, — завёл разговор Фёдор.
— Знаю твою осень. Опять о переезде будешь талдычить. Ты лучше подумай, чем скотину будем кормить зимой. Федосье помочь надо к зиме подготовиться.
Фёдор смотрел в пол и молчал.
— Вот. А ты заладил одно и то же.
— Всё одно уедем. А скотину… чего её кормить, резать надо, хоть мясо будет, а зимой, когда сдохнет, будут только кости и кожа.
— Твоя правда. Завтра старого барана зарежем. Готовься.
Сергей Яковлевич тяжело вздохнул и вышел.
— Фёдор! — позвал на следующее утро отец.
Сын понял, что идут резать барана, молча пошел вслед за отцом. Отделив барана от овец, мужики загнали его в сарай.
— Что-то он почуял! — взволнованно заговорил Фёдор, глядя на то, как баран начал метаться из угла в угол.
— Чего же тут непонятного? — тихо проговорил Сергей Яковлевич.
Отец и сын стояли не двигаясь, давая возможность успокоиться животному.
— Я, как бы невзначай мимо него пойду и ухвачу за бок, а ты сразу бегом подсобить, — с этими словами Сергей Яковлевич пошёл к барану, тот резко метнулся мимо него, но человек оказался быстрее животного, ухватив правой рукой за шерсть на боку.
— Батя! — крикнул подбегающий Фёдор, но было уже поздно.
Баран изменил направление движения, рука держащего выпрямилась в локте, раздался глухой хруст ломаемых костей. Хватая барана, Сергей Яковлевич не обратил внимания на стоящий сзади деревянный столб. Превозмогая боль, он перехватил барана в левую руку, а подоспевший Фёдор скрутил животного и привязал к столбу.
— Ррррр! — зарычал от нестерпимой боли Сергей Яковлевич. — Глупость! Какая глупость! Федька! Давай за бабой Лушей! Быстро!
— А ты?
— Я стерплю, чего уже тут!
Время тянулось медленно, казалось, прошла вечность.
— Ну! Неуёмные, всё куда-то лезут… — раздалось недовольное ворчание бабы Луши. — Что-то ищут…
— Ты…, — Сергей Яковлевич, стараясь сдерживать боль, натянул улыбку и раздельно мягким голосом сказал, — давай… молчи… что-нибудь делай.
— Вот какая страсть-то… — она не успела договорить, так как раздался громкий стон.
Баба Луша гладила опухающую руку, щупала ее, крутила раз, другой, опять гладила и продолжала говорить невнятные слова.
Пока бабка колдовала над травмированной рукой, Сергей Яковлевич выпил два стакана самогона, которые ему заботливо поднесла Марфа — жена Фёдора. По выражению его лица было понятно, что это лекарство слабо помогало. Он не кричал, он, сжав зубы, выл. Дети сжались на лавках и издалека следили за происходящим.
— Ну-ка! — требовательно произнесла знахарка. — Принесите две дощечки на руку.
Принесённые Фёдором щепы были привязаны к поломанной руке, одна сверху, другая снизу и через шею рука была подвешена на платке.
Закончив процедуру, баба Луша посмотрела на Фёдора, затем на больного, потом тяжело со звуком выдохнула и сказала Марфе.
— Перелом обеих костей! Руку от досок не освобождать! — Переведя взгляд на Сергея Яковлевича, добавила, — рукой ничего не делать недели три-четыре!
С этого дня глава рода спал плохо, мало и неохотно ел, ходил мрачный, ни с кем не разговаривал, больше обычного дымил своей трубкой.
В один из дней Фёдор решился на откровенный разговор с отцом о переезде в Казахстан.
— Батя, вот что хочу сказать.
Сергей Яковлевич посмотрел на сына и закачал головой.
— Ты прости, но ведь второй год засуха, земля ничего не родит, многие односельчане уже уехали, их дома стоят с заколоченными окнами. Село пустеет на глазах! В Казахстане земли свободной много и земля неплохая.
В комнате наступила тишина.
Посасывая свою кривую трубку, Сергей Яковлевич спокойно смотрел на сына. Его лицо не выражало никаких эмоций, и нельзя было догадаться, о чём он думал в эту минуту. Не повышая голоса, чеканя каждое слово, сказал:
— Я родился здесь, здесь могилы моих предков, жены и вашей матери. Отсюда никуда не поеду.
На какое-то время воцарилось молчание, а затем прозвучали не громкие, но настойчивые слова Фёдора, от которых повеяло твёрдой решимостью:
— Если так, то не взыщи отец, отделяй нас с Акулиной, она поедет с нами.
Дальше между сыном и отцом состоялся неприятный разговор, в конце которого Сергей Яковлевич в сердцах бросил:
— Забирай хоть все, оставь только долю нам с Дмитрием, чтобы мы с голоду не подохли.
После этих слов он молча оделся и ушел, непривычно опустив голову.
Вечером прибежала Федосья и сказала, что отец у нее и просила рассказать, что же произошло между отцом и Фёдором. Марфа, находившаяся в прихожей и слышавшая весь разговор отца с мужем, рассказала обо всем Федосье.
— Как же деда бросаете? Он почитай без одной руки.
— Феня, что я могу? Фёдор даже слушать не хочет никаких возражений.
— Да, видно судьба такая. Боюсь за отца. Не переживёт он этого.
На следующий день Фёдор подошёл к жене и сказал:
— Время не терпит, не за горами зима, а с нашей оравой, куда подашься в зиму. Собираемся в дорогу!
Фёдор продал почти за бесценок большой деревянный дом и весь имевшийся инвентарь. Двух лошадей и одну корову оставил себе, остальную скотину отвел во двор к сестре Федосье.
Настало время отъезда. Пошли прощаться с отцом. Сергей Яковлевич встретил их сдержанно, тепло распрощался с внуками.
— Счастливой дороги! — коротко бросил уезжающим.
На этом связь отца и сына, деда и внуков прекратилась навсегда.
2
Семья Федосьи, где теперь жил Сергей Яковлевич, эту страшную зиму перенесла сравнительно благополучно. Все дети остались живы и были здоровы, как и сама Федосья Сергеевна. С наступлением весны Сергей Яковлевич снял с руки повязку, повеселел. Теперь он занимался разными делами по дому. То из старой одежды сошьёт детям обновку, то возьмётся за починку обуви. В свободное от домашних дел время, попыхивая трубкой, неторопливо рассказывал внукам о том, как живут люди в других странах, в которых он побывал, участвуя в русско-турецкой войне.
Когда земля прогрелась и слегка подсохла, Сергей Яковлевич вместе с другими мужиками, надев севалку1, отправился на посевную. Охочий до работы он не только засеял свой надел, но и не жалея себя, помог тем, кто не в состоянии был сам делать эту важную работу.
— Отец, — взволнованно начала разговор Федосья, — что у тебя с рукой?
— Да горит вся огнём и чешется.
— Покажи, что ты всё прячешь её.
Сергей Яковлевич засучил рукав. В районе перелома, рука припухла и имела красный цвет.
— Папа, — тихо и ласково произнесла дочь, — надо показать это врачу.
— Ну, что ты дочка говоришь. Где мы, а где врач. Надо в Каликино ехать за ним. Давай бабу Лушу позовём, она поможет.
— Пап, она же зиму не пережила, схоронили её.
Отец нахмурился, опустил голову:
— Да, да. Схоронили. Давай тряпицу намочи холодной водой и приложи, а завтра уже будем разбираться.
Ночью поднялась температура, краснота по руке поднялась к плечу. Сергей Яковлевич начал бредить и метаться в жару, перестал узнавать близких.
Когда привезли из Каликино врача, тот, осмотрев больного, отозвал в сторону Федосью и сказал:
— У вашего отца гангрена, другими словами — заражение крови. Сейчас уже сделать ничего нельзя. Жить ему осталось не более суток. Опоздали. Надо было обращаться раньше.
К великому сожалению, предсказание врача сбылось. Через сутки Сергей Яковлевич умер. Еще десять дней назад он казался крепким, нестарым, жизнерадостным человеком. Нелепый случай поставил точку в его жизненном пути.
Федосья Сергеевна тяжело перенесла смерть отца. Ушел из жизни последний из родителей. Он был ее опорой во все времена. Отец с его здравой рассудительностью, заменив собой мать, был тем человеком, к которому шла она и в горе, и в радости. Всегда находила поддержку и понимание. Такого близкого, мудрого человека у нее уже больше никогда не будет.
3
Демобилизовавшись, Дмитрий женился. Навестив родителей жены Натальи, молодые в приподнятом настроении, как на крыльях, летели в далекое оренбургское село Романовка, на родину мужа. Погода стояла хорошая, трава уже густым ковром покрыла землю, деревья оделись нежными зелеными листьями. В Каликино Дмитрий встретил на базаре романовского мужика и уговорил его подвезти до села. Когда мужик узнал к кому солдат едет и чьих он сам будет, изменился в лице и невразумительно проговорил:
— Да, паря, дела… Подвезти-то можно, чего не подвезти… Да, вот как бывает, м-да…
У Дмитрия как-то тревожно защемило сердце. Не по душе ему был ответ мужика.
— Что нового на селе? – попытался разговорить хозяина подводы Дмитрий.
— Да всё как обычно, — как-то вяло отвечал тот.
— А как обычно?
— Ты, мил друг, лучше расскажи как там в городе? Что за люди живут теперь?
— Подожди ты мне… — начал было Дмитрий.
— А что слышно о здоровье Ильича? – как бы не слыша Дмитрия спросил возница.
Разговор не клеился. Дмитрий смотрел вдаль, сдвинув брови, и тихо напевал какую-то мелодию. Молодая жена глянув на супруга, прижалась к нему спиной, и всё своё внимание переключила на вращающееся колесо телеги.
Вскоре взору предстала Романовская церковь. Ее зеркальные кресты блестели на солнце, и этот блеск был виден на многие километры. Подъезжая ближе к селу, увидели, как из высокой трубы паровой мельницы колечками поднимается дым, а чуть позднее стали слышны и отдаленные выхлопы мельничной трубы. Петрова мельница работает, значит, хлеб у народа есть.
Проезжая сельское кладбище, возница остановил лошадей, ткнул кнутовищем в ближайший угол кладбища и негромко проговорил:
— Сходи, служивый, поклонись отцу.
Дмитрий с недоумением посмотрел на него, но спрыгнул с повозки. Ноги не слушались, то ли отсидел, то ли еще по какой причине. До его сознания стал доходить весь смысл сказанного. Сильно забилось сердце, застучало в висках, воздух как будто стал реже, и его не хватало в груди. Постояв немного у повозки, на нетвердых ногах пошел по тропинке, ведущей к проходу между валами, опоясывающими кладбище. Нашел могилу матери, куда они с отцом ходили еще с его раннего детства и не узнал ее. Здесь стоял новый дубовый крест, слегка посеревший от дождей. Камень на могиле зачищен по-новому, появилась на нем свежая надпись. Слезы потекли из глаз, всё написанное слилось, буквы прыгали, налезая одна на другую. Не прочесть. Но ему стало ясно одно — отца больше нет.
Постояв немного у могилы родителей, Дмитрий медленно повернулся, надел фуражку и тихо побрел к повозке. Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами, она поняла, что случилось большое горе.
Подъезжая, Дмитрий еще издали увидел свой двор, но он не мог понять, что произошло, кругом виднелись одни развалины. Это был еще один удар по сердцу. У него теперь не только нет родителей, но и жилья тоже нет.
— Слушай, друг, давай к сестре моей поедем, я покажу.
Возница молча повернул лошадь в указанном направлении, понимая какое горе свалилось на этого парня.
Федосья Сергеевна увидев брата, а с ним и молодую женщину, растерялась, потом расплакалась от нахлынувшей радости и жгучей боли от всего случившегося за последние годы.
— Митя! – закричала она и громко рыдая, кинулась в объятия брата.
— Феня, вот он я. Живой.
— Вот отец-то был бы рад… — сквозь слезы приговаривала она. — Не дождался…
— Потом, Феня, потом, — гладя по голове сестру, сглатывая слёзы, утешал Дмитрий.
Молодых вышли встречать и подросшие дети Федосьи, их было четверо. В прошлом году отдали замуж красавицу Лушу.
— Что же это я, — засуетилась Федосья, — давайте в дом. Счастье-то какое, Митя вернулся.
Одарив сестру и племянников небогатыми подарками, сели за наспех накрытый стол.
— Феня, как живёте-то? – глядя в глаза сестры, спросил Дмитрий.
Не выдержав взгляда брата, Федосья заплакала.
— Ладно, — на скулах Дмитрия заиграли желваки. – Что с Лукьяном?
Поток слёз из глаз сестры усилился, она махнула рукой, давая понять, что ничего о нём не слышно.
Дмитрий залпом выпил стакан самогона, аккуратно поставил его на стол и медленно выдохнул. Жена сидела и молча наблюдала за происходящим, не смея встревать в разговор.
— Ребятки, — обратился он к сидящим на лавке детям, — идите погуляйте.
Детвора посмотрела на мать и получив одобрение, выбежала во двор.
— Феня, как отец ушёл?
Вытерев платком слёзы, немного успокоившись, Федосья рассказала о размолвке отца с Фёдором, и о его последних днях жизни. Слушая сестру, Дмитрий никак не мог понять, что ж случилось с Фёдором.
— Федя, Федя…, — опустошив очередной стакан, Дмитрий стукнул кулаком по столу. – Как же он мог! Почему уехал! Бросил!
— Митя, — жена положила свою ладонь на руку мужа.
Он взглянул на жену, складка между бровями стала более глубокой, перевёл взгляд на сестру.
— Почему до сих пор ничего не дал знать о себе?
За столом Дмитрий много пил и не хмелел, и раз за разом расспрашивал сестру о последних днях жизни отца. Федосья терпеливо рассказывала ему обо всем с мельчайшими подробностями.
— Всё! Нет больше брата Фёдора. Был, а теперь нет.
Женщины переглянулись и тревожно посмотрели на Дмитрия.
— Бог с ним с Фёдором, всё образумится. Живы будем всё восстановим. На позьме2 остались камни и некоторые постройки, со временем и дом поставим.
Сказал последние слова, плечи обвисли, вертикальная складка между бровями распрямилась, глаза закрылись и из них потекли слёзы.
В доме наступила тишина.
Последующие дни однообразно потянулись друг за другом – оставшись у сестры, Дмитрий с утра садился за стол и начинал пить горькую, днём уходил к дружкам играть в карты, возвращался затемно. Всё это время ни с кем не разговаривал. На просьбы жены и уговоры сестры — не реагировал. Молодая жена ходила с красными заплаканными глазами после бессонных ночей. Федосья как могла утешала жену брата.
Прошёл месяц. Никаких перемен. Пошёл второй.
В один из июльских дней, когда Дмитрий вновь ушел из дома, Наташа сложила в сумку свои вещи, расцеловалась с Федосьей и ее детьми, и со слезами на глазах вышла из дома.
— Наташа! – выбежала Федосья. – Останься! Подожди, всё уладится. Митя перегорит и успокоится.
— Нет, Феня, хватит, так дальше продолжаться не может. Больше я терпеть не могу. Большое вам спасибо за заботу и ласку, а Дмитрию передайте вот это письмо. Провожать не надо, лишние слёзы.
Наталья ушла и больше о себе никогда не напомнила. Как будто растворилась во вселенной.
Дмитрий, придя ночью домой, обнаружил исчезновение жены.
— Феня!
— Чего раскричался, дети спят. Носят тебя черти по ночам.
— Наташа где?
— Ушла твоя Наташа.
Дмитрий насторожился, но было видно, что он пока не понимает, что произошло.
— Куда на ночь глядя пошла?
— Ты что, не понял? Совсем ушла. Нет у тебя больше жены. Пропил ты её. В карты проиграл.
— Как? Фенечка.
— Вот письмо тебе оставила, — Федосья передала письмо протрезвевшему брату.
Дмитрий развернул сложенную вдвое бумагу и начал читать. Дочитав до конца, он посмотрел на сестру. Федосья видела раньше этот взгляд. В детстве нашкодивший Митя смотрел так на старшую сестру, чтобы вымолить прощение.
— За что? – с этим коротким вопросом Дмитрий сел на стоящий рядом сундук. Открыл письмо и начал читать заново. Через минуту дрожащими руками медленно сложил бумагу, убрал в нагрудный карман гимнастёрки и опять посмотрел на сестру. Из его глаз текли слёзы. Он плакал. Плакал человек, который всегда был уверен в себе и в своих поступках.
Федосья еле сдерживалась, чтобы не кинуться к брату и начать его утешать. Она стояла и смотрела на плачущего мужчину, до боли сжав свои кулаки, чтобы самой не заплакать.
Дмитрий вытер рукавом слёзы и молча ушёл в свой угол спать.
Утром Федосья нигде не могла найти брата. Он ушёл без стука и скрипа, как растворился.
На второй день она обошла соседей и друзей Дмитрия, но никто о нём ничего не мог сказать, никто его не видел.
Прошла неделя, а Дмитрия все нет и нет. Федосья вся извелась, не зная, что подумать. Дела не идут, всё валится из рук. В голову лезут самые ужасные мысли.
Но вот, на восьмой день Дмитрий вернулся. Был он неразговорчив, да его никто и не расспрашивал. Федосья не решалась задать ему вопрос о том, где он был всё это время, а соседи не решались зайти, проходили стороной.
Утром, позавтракав, Дмитрий пошёл осмотреть хозяйство, взялся за мелкий ремонт инвентаря. Вечером из дома никуда не ушёл, спать лёг рано. На следующее утро отправился косить, потом скирдовать. Так, за делами пошли дни. Разговаривал мало, с товарищами встречался редко.
Федосья молила Бога за него, чтоб он — бесшабашная голова, взялся за ум. По всей видимости, молитвы были услышаны.
Так у Дмитрия началась новая жизнь.
2020, август — октябрь
1 Севалка — лукошко с зерном, навешиваемое на плечо при ручном посеве.
2 Позьмо — земельное владение, собственность.