ПЕРВЫЙ ОТПУСК

(по воспоминания моего отца, Чертовских Виктора Дмитриевича)

1

— Готовь Витя чемодан к отпуску, — не то полушутя, не то полусерьёзно сказал писарь штаба дивизиона.

— Откуда знаешь? – но вопрос остался без ответа, ефрейтор уже скрылся за дверью штаба.

Радоваться или нет? Виктор подумал, что к шутке писаря не стоит относиться серьёзно. Хотя в отпуск было бы здорово съездить. Ему шёл двадцатый год от роду. Полгода как закончилась война, а дома до сих пор так и не был.

На разводе, перед строем бригады зачитали приказ о поощрении нескольких военнослужащих отпуском на Родину. Среди зачитанных фамилий Виктор услышал и свою. Подумал, что ослышался, но командир дивизиона, после построения, сказал, чтобы он шёл в штаб и оформлял отпуск.

От радости Виктору хотелось прыгать, петь и кувыркаться. Он еле сдерживал эмоции, которые готовы были выплеснуться через край.

За полтора часа оформили все документы, осталось получить сухой паёк и уложить чемодан.

Выйдя из штаба, Виктор остановился, достал отпускной билет, развернул и медленно прочитал написанное чёрной ручкой: «… отпуск на Родину сроком 10 суток, без дороги, с 27 октября по 20 ноября 1945 года». Это был его первый в жизни отпуск после трёхлетней разлуки с домом, отпуск после окончания войны, из которой ему посчастливилось выйти живым.

Вечером, один за другим, стали забегать к Виктору земляки. Поздравляли, оставляли адреса родителей и просили заехать к ним. Виктор никому не отказывал в просьбе, но понимал, что побывать у всех он просто физически не сможет.

Утром следующего дня грузовой «Форд» доставил отпускников на железнодорожный вокзал города Потсдам и уже через пару часов они ехали в жёстком вагоне пассажирского поезда на восток. Настроение у всех было, как говориться, отпускное. Все смотрели в окна вагона на красивые осенние пейзажи и каждый вспоминал свои родные места. Порой зловещие раны прошедшей войны, ставили большие жирные кляксы на красоты природы.

Поезд сбавил ход и начал притормаживать, медленно въезжая под арочную крышу вокзала.

— Франкфурт, — заметил кто-то.

Поезд остановился и в вагон вошли военные.

— Всем оставаться на местах! Приготовьте документы к проверке! – громко и чётко прозвучала команда пограничников.

У Виктора сильно заколотилось сердце. А вдруг в штабе при оформлении документов допустили какую-нибудь ошибку?

Но, проверка документов прошла благополучно и через пару часов поезд, как бы боясь, что его вновь остановят, начал набирать скорость.

Все отпускники стояли у окон и взглядом провожали последние километры немецкой земли.

Неожиданно гулко застучали колёса. Все обратили свои взоры вниз и увидели реку. Это был Одер.

 Вскоре очередная остановка. Кюстрин. Опять пограничный наряд, уже совместный с польскими солдатами. Но проверка носила какой-то формальный характер.

После Кюстрина поезд как будто подменили, от былой его прыти не осталось и следа. Стали частыми остановки на станциях и перегонах.

Обсуждая между собой профессионализм местных железнодорожников, все чуть не попадали на пол от резкой остановки поезда. Глянули в окна. Чистое поле и хутор.

— Чего стоим? – кто-то крикнул высоким голосом.

— Кто ж его знает.

Прошло пятнадцать минут.

— Мужики, нельзя так!

— Айда до паровоза!

У вагона собралась большая толпа и двинулась к паровозу. Каково же было удивление, когда на паровозе нашли одного чумазого подростка лет шестнадцати.

— Почему стоим?!

— Не вим, — пожимая плечами и белозубо улыбаясь ответил кочегар.

— А где твой машинист? – негодование толпы нарастало.

— Пишед пане до мешкане, — улыбаясь, паренёк указывал рукой на хутор.

— Ах, твою мать…! – какой-то солдат размахивая костылём двинулся на кочегара, — видали хлюста, он пошёл домой к молодке, а мы тут… мать вашу… сидим…!

— Да брось ты, Еремеич, на пацана кидаться, он-то тут причём, — вступился кто-то за кочегара.

Ещё немного пошумев, солдатская масса начала затихать. Потом, разбившись на кучки, закурили. Дым, почти такой же как от паровоза, поднялся над толпой.

— Да вон он, идёт! – крикнул кто-то и все, как по команде, посмотрели в сторону хутора. Раздался свист и дружный смех. Потихоньку все потянулись к своим вагонам.

Прозвучал хриплый свист паровоза, пару раз пыхнул густой пар, вагоны дёрнулись и набирая скорость поезд двинулся в дальнейший путь.

Пассажиры, подталкивая друг друга, вскакивали в вагоны. Паровоз, как только все заскочили в поезд, прибавил ходу.

Через двое суток переехали через Западный Буг. На противоположной стороне, сразу после моста, поезд остановился. С обеих сторон забор из колючей проволоки. Лай собак. Был слышен топот ног, бегущих по крыше вагона.

— Вот так встреча на Родине, — шепнул кто-то рядом с Виктором.

— Всем оставаться на местах! Приготовить документы для проверки, — раздалась знакомая команда.

Проверка документов заняла не меньше часа. И вскоре, после отправки поезда, Виктор с товарищами прибыли на Брестский вокзал.

Если муравейник разворошить палкой, то взору предстанет картина точно такая же, которую увидели на вокзале Виктор и его друзья. Сотни людей с котомками, мешками и чемоданами сновали взад и вперёд, по путям, под вагонами и по их крышам. Кругом шныряли подозрительные личности, приглядывавшие за пассажирами и ловившие миг удачи.

2

Пока искали комендатуру и пытались пробиться к помощнику военного коменданта, услышали:

— Поезд на Москву уже ушёл, вечером будет дополнительный, его номер…, — поняли что номер трёхзначный, а вот какой не расслышали. Получив паёк на дорогу, пошли на пути искать поезд.

До самого вечера бродили по путям, но толком никто ничего не мог сказать. Проходя мимо товарных вагонов, прицепленных к какому-то смешанному составу, заметили приоткрытую дверь, в которой стоял высокий сержант.

— Куда, браток, поезд пойдёт? — спросил Виктор.

— А вам куда? – на вопрос вопросом ответил сержант.

— Нам на Москву, — ответил, стоящий справа от Виктора капитан, которого звали Игорем.

— Я сам-то до Минска, а поезд, говорят, как дополнительный пойдёт до Москвы.

— Прими попутчиков, веселей будет.

— Залезайте быстрее, а то набежит эта саранча, не продохнешь. В передних вагонах уже битком набилось, — помогая загружать чемоданы, говорил сержант. – Я всем говорю, что этот вагон со специальным грузом.

— Ну, браток, спасибо! Полдня ищем этот состав. Выручил ты нас.

— Да чего вы меня благодарите, вагон-то государственный, а я за десяток дней уже нагляделся на весь «базар-вокзал», вот и отшиваю всех. Запускаю только своих – военных. Размещайся вот тут, на верхней полке рядом со мной, — принимая чемодан Виктора, предложил сержант.

— Спасибо!

— Меня зовут Валерием, — представился сержант.

— А я Виктор.

Вскоре Виктор и два его попутчика разместились на верхних полках рядом с «хозяином» вагона, который в свою очередь продолжать отбирать пассажиров по своему усмотрению. Находившиеся вне вагона люди принимали сержанта за официальное лицо и поэтому, ослушаться его никто не рискнул.

Но вот, вагоны дёрнулись и поезд медленно покатил по рельсам. Валерий прикрыл дверь вагона, забрался на своё место и откуда-то достал огарок свечи, зажёг и поставил на полку.

— Давай немного закусим, что-то подсасывает, — развязывая свой вещмешок сказал он.

— Ну что, мужики, пожуём? – толкая в бок Игоря, спросил Виктор.

— Не хочется, вон может быть Сашка будет, — сонно проворчал Игорь.

Но Сашка уже спал крепким сном. Сказался суматошный день. Виктор достал из общего вещмешка кусок сала и хлеб, полученные в Бресте, тонко нарезал и то и другое, и посмотрел на Валерия. Сержант пытался открыть банку тушёнки.

— Оставь ты в покое эту банку. Вот, ешь.

Валерий отложил банку в сторону и стал медленно жевать сало с хлебом, устремив свой взгляд в тёмный угол вагона. Казалось, он видел там какую-то печальную картину. Виктор откусил кусок сала, но оно показалось ему слишком жёстким и чересчур солёным. Положив сало, он продолжил есть хлеб.

Валерий тяжело вздохнул. Виктор про себя отметил, что уже не первый раз сержант так вздыхает.

— Что-то ты, брат, уж очень тяжело вздыхаешь, — не оборачиваясь к Валерию, спросил Виктор.

— Да так, жизнь складывается нерадостная.

— Конечно, после такой войны много горя на земле стало, но мы с тобой остались живы, а это, брат, нам чертовски повезло.

— Всё это так, но у многих на душе такие раны, что и жизнь не мила.

Слово за словом и перед Виктором постепенно раскрылась непростая судьба этого человека. Слушая спокойный негромкий голос Валерия, Виктор пережил вместе с ним его жизнь, которая показалась непомерно сложной, но не совсем  безнадёжной.

Перед войной Валерий был студентом какого-то гуманитарного вуза в Смоленске. Встретил хорошую девушку, поженились. В начале 1941 года у них родилась дочка. С рождением ребёнка жизнь изменилась. Стипендии на жизнь не хватало и Валерию пришлось отказаться от много для того, чтобы жене и дочке было хорошо. Пошёл подрабатывать. Ночами разгружал вагоны с углём и гравием, подменял дворников, был ночным кочегаром, сиделкой в больнице. Грянула война. Валерий ушёл на фронт. Дважды был ранен. Второе ранение было тяжёлым, но он выжил. Будучи на излечении в госпитале, Валерий с помощью добрых людей отыскал семью. В первом же письме жена написала, что она ушла от него к другому. После этого письма он пролежал в постели несколько дней, не поднимаясь. Примерно через месяц, когда окреп, обратился к начальнику госпиталя с просьбой предоставить ему отпуск по семейным обстоятельствам. Отпуск был предоставлен и Валерий поехал искать семью. Он уже побывал в Смоленске и узнал, что жена уехала с капитаном интендантской службы. Теперь едет в Минск на местожительство капитана.

Закончив разговор, решили укладываться спать. Поворачиваясь на другой бок, Виктор натолкнулся на что-то твёрдое в кармане шинели Валерия.

— Что там, в кармане у тебя? Булыжники что ли?

— Нет, это гранаты, — спокойно ответил сержант.

— Что ты их таскаешь, не надоело за войну?

— Вот как найду эту сучку, рвану их обоих с капитаном, а потом и себя порешу.

— Да ты что, рехнулся малость? За такое ничтожество жизни лишаться. Не забывай, у тебя дочь есть, ей отец нужен. Вот, ради неё ты жить должен. А на бывшую плюнь, не калечь свою жизнь и жизнь дочери.

— Мне теперь всё равно, жизнь для меня давно потеряла всякий интерес и не стоит ломаного гроша, я уже принял решение и его не изменю, — сказал и отвернулся от Виктора.

Этот разговор всё перевернул в душе Виктора, он пытался вновь заговорить с Валерием на неприятную тему, но тот как в рот воды набрал – не проронил ни слова. А позднее, в Минске, Валерий заметив, что Виктор не спит, сунул свою горячую руку попутчику и сказал всего лишь одно слово: «Прощай». До самой Москвы судьба этого человека не выходила из головы Виктора.

Стоя у открытой двери теплушки, Виктор курил и смотрел на проплывающие мимо пейзажи. Невольно сравнивал с тем, что видел на Западе и сердце обливалась кровью от увиденного. Полностью разрушенные станции, города и сёла, одиноко стоящие печные трубы вместо человеческого жилья.  В поле коровёнка и лошадь тянут один плуг, который удерживает в руках седой старик, а рядом со скотиной – мальчонка-погонщик. Чуть поодаль женщины тянут по полю на себе бороны.

— Удивительно, почему боронуют? Неужели озимый сев? – полушёпотом проговорил Виктор. Эту мимолётную картину он помнил всю свою жизнь.

3

Предутренняя Москва встретила отпускников чистотой немноголюдных улиц и забитым до предела Белорусским вокзалом. Но, несмотря на большое количество людей, на вокзале было тихо и спокойно.

— Ребята, быстро, быстро, вещи забираем и за мной, — Игорь подхватил чемодан и вещмешок, — есть полуторка, до Казанского подбросит.

Друзья, быстро собравшись, погрузились в кузов добытой машины и двинулись в путь по Москве.

На Казанском вокзале нашли свободное место у окна и Виктор остался с вещами, а Александр и Игорь пошли к помощнику военного коменданта добывать билеты и продпаёк.    

Минут через тридцать – сорок попутчики пришли, по выражению их лиц Виктор понял, что они всё сделали. Поезд, на который взяли билеты, отходил поздно вечером, а это, полдня свободного времени.

Сразу почувствовался голод. Оставив Александра с вещами, Виктор и Игорь пошли поискать, где бы можно было поесть что-нибудь горячего. Недалеко от вокзала нашли столовую. Народу много, чистотой это заведение не отличается. Изучили меню и решили остаться здесь. Не ошиблись, покормили довольно-таки прилично.

Подойдя к дверям вокзала, услышали крик:

— Помогите! Держите их! Чемоданы украли!

Когда вбежали в зал, увидели, что кричит женщина, которая разместилась рядом с ними, и показывает рукой в сторону перрона.

— Они… чемоданы… на перрон побежали!

Виктор с Игорем бросились в указанном направлении. Чуть впереди уже бежал Александр. Выбежав на перрон, они увидели в конце платформы две бегущие фигуры с тремя чемоданами. Игорь остановился, достал пистолет и выстрелил. Однако, на выстрел никакой реакции от преследуемых не последовало. После второго выстрела один бежавший человек упал, другой спрыгнул с платформы и скрылся. Упавший поднялся, сделал шаг и опять упал. Виктор с Александром пробежали мимо лежащего мужика и устремились за вторым, который уносил два чемодана. К ним присоединился милиционер, прибежавший на выстрелы.

— Всё! Бесполезно искать, — тяжело дыша сказал милиционер, снимая фуражку. – Его теперь и с собакой не найти. Давно отработанный приём.

Но Александр и Виктор стали осматривать пространство под платформой, затем присев, посмотрели под вагонами, но никого не обнаружили.

— Да вы особенно не расстраивайтесь, ещё не всё потеряно, — видимо милиционер решил подбодрить военных. – Оставьте заявление с описью вещей, найдём, известим вас.

По пути на вокзал друзья догнали Игоря, который шёл с чемоданом в сопровождении военного патруля и мужчины в штатском.

— Ну что? – спросил Игорь, увидев друзей.

— Глухо как в танке, — ответил Александр, — смылся сволочь.

Виктор посмотрел на чемодан, стоящий около капитана, и понял, что сам он остался без чемодана. Толкнув Александра, спросил:

— Твой?

— Нет. Мой, как и твой, сейчас где-нибудь в укромном месте потрошат.

— Скоро увидимся, — сказал Игорь и зашагал вглубь зала следом за начальником патруля.

Подойдя к своему месту, друзья увидели мужчину в штатском, который опрашивал стоящих рядом людей и записывал что-то в записную книжку. Пришедший вместе с военными милиционер, оттеснил толпившихся зевак и предложил разобрать свои вещи. Виктор взял свой ранец, а Александр вещмешок. На полу остались лежать сумка и вещмешок.

— А это чьи? – спросил мужчина в штатском.

— Сумка капитана, а вещмешок общий, с продуктами, — ответил Виктор.

— Забирайте всё и пойдем к нам в отделение, там напишите заявления о пропавших вещах.

Когда все формальности были соблюдены, документы оформлены, на улице значительно потемнело. Короткий осенний день подходил к концу. В свете вечерних фонарей Москва показалась Виктору ещё загадочней.

Вскоре пришёл Игорь, веселый, как и прежде.

— Ну что, братцы-кролики приуныли. Понимаю вас, но не вешайте носа. Давайте разделим содержимое моего чемодана на три части.

— Не дури, Игорь. Ничего мы твоего не возьмём. Сколько раз я в танке горел, всё сгорало. Живы будем, наживем ещё. О нас не беспокойся, — закончил свой монолог Александр.

— Жаль, не додумался стрелять по впереди бегущему, может и ваши вещи были бы целы – полушутя, полусерьёзно сказал капитан.

Виктору не понравилась тема разговора, и он отвернулся, чтобы не продолжать обсуждение. Он понимал, что вины Игоря в случившемся нет, это Александр отвлёкся на минуту, чем и воспользовались эти гады.

Объявили посадку на поезд. Толпа жаждущих уехать хлынула на перрон. У вагонов достаточно быстро образовались кучки людей с мешками, узлами и чемоданами. Поднялись шум и толкотня, все норовили разом попасть в вагоны. Кто билетов не достал, лезли напролом в надежде сесть на поезд, но проводники стояли на страже и пропускали только по билетам. То тут, то там раздавались свистки, зовущие на помощь милицию.

Виктор с друзьями, без больших вещей, легко пробились к своим местам. Через окна они ещё целый час наблюдали штурм вагона. Посадочные страсти стали затухать только после того, как состав начал движение.

Ехали, как говорится в тесноте, да не в обиде. Народу много, но было спокойно, пассажиры к служивым относились с особой теплотой. Каждый видел в них своих сыновей, защитников. Делились с военными своими нехитрыми припасами, и те в свою очередь угощали попутчиков консервами.

Через сутки в Похвистневе попрощались с Александром, а ещё через десять часов сошёл Игорь.

4

Виктор сошёл с поезда в Абдулино. Родные места встретили суровой непогодой. Северный ветер бросал в лицо заряды снежной крупы, которая хлестала по щекам и забивалась за воротник. Одет был Виктор, прямо скажем, не по сезону – фуражка, шинель из тонкого английского сукна и хромовые сапоги. Согревала мысль о том, что взял перчатки. Надо было двигаться, только в этом было спасение.

Пройдясь по привокзальной площади, никакого транспорта в сторону Пономарёвки Виктор не обнаружил. Уже начало темнеть и он решил остаться в Абдулино, а заодно навестить родителей своих однополчан, тем более, что жили они рядом.

Блуждая по улицам, погружённым в сумерки, Виктор нашёл колонку на пересечении двух улиц, а от неё по данным ему ориентирам нашёл и нужный дом, где жила мать Виктора Чурсина.

Подойдя к двери, постучал. На стук вышла женщина лет сорока пяти. Увидев покрытого с головы до ног снегом человека, она сначала отпрянула назад, но приглядевшись замерла.

— Я, Виктор Чертовских, товарищ вашего сына, — отрапортовал «снеговик».

— Да, я тебя, сынок, признала. Виктор мне фотокарточку присылал, где вы вдвоём стоите. Проходи, — женщина пошире открыла дверь, пропуская вперёд фронтовика.

Разговаривая с Виктором, женщина постоянно перемещалась по дому, стучала посудой, наливала куда-то воду, чиркала спичками, зажигала фитили. А Виктор, с любопытством изучал этот небольшой уютный домик с двумя комнатушками, залом-столовой и чуланчиком-кухней. Везде было чисто и  аккуратно, складывалось ощущение, что в этом доме давно ждали гостей.

На стене в аккуратной деревянной рамке Виктор увидел фотографию, на которой он был запечатлен со своим тёзкой.

Вскоре стол был накрыт. Ели жареную картошку со свиным салом, закусывали маленькими хрустящими солёными огурчиками и квашеной капустой. Пили чай из листьев смородины и мяты. Виктор рассказывал женщине о её сыне, о службе…

— Сынок, сынок, — услышал Виктор, доносящийся откуда-то издалека голос. Он не заметил, как начал засыпать за столом.

— Сынок, я там, на Викторовой кровати тебе постелила. Иди, ложись, отдыхай.

— Спасибо, — тряхнул головой, — намотался в дороге, устал.

Только голова коснулась подушки, как сразу провалился в глубокий сон. Спал крепко и не слышал, как всю ночь ноябрьская вьюга билась в окно и завывала в печной трубе.

Проснулся затемно. Слышны были паровозные гудки.

— Жизнь продолжается, — потянувшись, тихо сказал Виктор.

Накинув шинель на плечи, он вышел на улицу. За ночь выпал снег. Всё белым бело. Легкий морозец освежал. Вернувшись в дом, Виктор достал из ранца полотенце, мыло и вновь вышел во двор, умываться снегом.

Мягкий свежий снег быстро таял в тёплых ладонях. Умывшись, натёрся по пояс снегом и, кряхтя от удовольствия, стал растираться полотенцем.

На улицу вышла хозяйка и, увидев красочную картину, загнала Виктора в дом. Гость, в бодром настроении, мурлыча под нос марш о красных кавалеристах, стал собираться в дорогу.

— Куда тебя несёт в такую рань, — не зло поругивала Виктора хозяйка дома. – Видал, позёмка ещё не улеглась. Одного в такую погоду не отпущу. Подожди денёк, уляжется дорога, попутный транспорт появится.

— Не могу ждать. Время бежит.

— Да ведь до Романовки сто километров, — не унималась женщина.

Но никакие уговоры не подействовали. Виктор решил идти. Идти пешком. Рассуждал он просто: дорога «сломалась» и сейчас на бричке не доедешь, а сани пока ещё пойдут. Если кто догонит, то подберёт, а нет, то суток за двое дойдёт.

И вот, после лёгкого завтрака, забросив ранец за плечи, поблагодарив хозяйку дома за материнский приём и пообещав заглянуть на обратном пути, Виктор выдвинулся в путь. На востоке разливалась утренняя синева. Солдат бодро зашагал по никем не тронутой заснеженной дорожной целине.

Первый десяток километров всё приноравливался к дороге. Разбитая замерзшая колея, не давала быстро идти, ноги постоянно подворачивались, грозя в любой момент прервать путешествие. Но потом, Виктор, ориентируясь по торчащей из под свежего снега траве, пошёл по обочине, там было ровнее и его скорость заметно увеличилась.

Он понимал, что световой день короткий и надо пройти как можно больше. Не давая себе поблажки, Виктор шёл без отдыха. А погода, никак не хотела настроиться на дружелюбный лад. Сверху сыпал мелкий снег, а лёгкий ветерок таскал его по полю, и в любой момент могла разыграться метель.

Когда зашёл в очередное село уже смеркалось. Задумался о ночлеге. Осмотрелся. Вросшие в землю домишки смотрели на путника тёмными глазницами окон. Разрушенные надворные постройки и отсутствие людей на улице создавали впечатление вымершего села. Внимательно присмотрелся и увидел несколько свежих следов на снегу, значит, жизнь здесь есть.

Из трубы одного дома клубился дымок. Заметив это, Виктор направился к нему. Постучал в дверь.

— Кто там? – раздался из-за двери женский голос.

— Солдат с фронта, иду домой. Пустите переночевать.

— Прости нас сынок, у нас все больные. Попросись в другие дома, пустят.

Пошёл дальше. Видит, в окошке свет тусклый горит. Постучал в окно. Показалась старческая рука, машет, мол, прочь от окна. Странно, подумал Виктор, не было такого в этих краях.

Подошёл к очередному дому.

— Ночевать не пустим, — ответила женщина на просьбу о ночёвке, — у нас одни дети и бабы.

Плюнул в сердцах, не поймёт, что с народом случилось. На улице не заночуешь, назад не пойдёшь, сорок километров отмахал уже.

Видит, в доме напротив в окне мерцает огонёк. Опять стучит в окно. Тишина. Никаких признаков жизни. Ещё раз постучал. Тот же результат. Виктор собрался уже уходить, как скрипнула дверь и на пороге появился седобородый старичок.

— Чего тебе, касатик? – вглядываясь в ночного посетителя спросил старик.

— Пусти отец в тепле переночевать.

— Особенного тепла у меня не густо, однако, заходи, гостем будешь, — сказал и стал удаляться в тёмную глубину сеней.

Когда дед открыл дверь в избу в лицо Виктору дохнуло непроветренным теплом и запахом кислой овчины. В доме нет ни прихожей, ни передней, всё жильё состояло из одной комнаты. Да и то, четверть её  занимала русская печь. В левом углу стоял стол, над ним божница без икон, на столе коптилка тускло освещала избу, вдоль стены лавка, а на ней ведро. В правом переднем углу виднелась плохонькая кровать, между кроватью и столом стоял горбатый сундук, на котором дремал здоровенный кот.

Старик предложил солдату раздеться, а сам засуетился по дому.

— Отец, не беспокойтесь, мне ничего не надо, мне только поспать бы в тепле.

— Да я ничего. Вот в печке ещё тёплая пареная тыква, есть картошка в мундире, кипяток. Утром печь топил, чай ещё не остыл, — дед посмотрел в уставшие глаза гостя. – А спать, вон на печке, там тепло. Садись, снедать будем, я-то давеча уже ел тыкву.

— Спасибо отец, мне ничего не надо, вот разуюсь. Уж очень ноги намял.

— Скидай сапоги, одень вон мои старые валенки и садись к столу.

Как Виктор не сопротивлялся, а старик усадил его за стол, полез куда-то, достал пузырёк с мутной жидкостью и налил граммов по тридцать в немытые матовые гранёные стаканы.

— Я вообще-то не пью, — сказал хозяин, наливая воду из закопченного чайника в стаканы. – Вот, когда суставы очень крутит, натираюсь этой штукой. Это динатурка, она не вредная. Давай, служивый, по такому случаю немного употребим.

Смешавшись с водой, содержимое стаканов стало походить на молоко. Недолго думая, Виктор достал из ранца последнюю банку тушёнки и открыл её.

После выпитой вонючей жидкости, старик казалось, выпрямился и разговорился.

Он рассказал, что тоже воевал. Было это в 1904 году и воевал он с Японией, имеет ранение. Год назад похоронил свою старуху, которая умерла после того как получили похоронку на единственного сына. Сын перед войной служил на западной границе. Во время отступления потерял семью, о которой и до сих пор ничего не известно. Вот и остался он теперь один доживать свой век. Живётся нелегко. Спасает  огород и кожи, которые он нелегально выделывал сельчанам. Но силы уже не те, и это занятие нынче пришлось оставить.

Разговор двух солдат разных войн, начатый за столом, ещё долго продолжали, дед с кровати, а гость с печи.

Виктору показалось, что он и не спал, когда его кто-то начал трясти за плечо. Он никак не мог понять, что от него хотят, а когда открыл глаза, сразу не сообразил, где он находится. Осознание пришло быстро. Резко спрыгнул с печи на пол и вскрикнув от боли, свалился на лавку. Ноги как колодки, не слушались и гудели. Первая пришедшая мысль пронзила мозг – как же идти дальше.

— Ну как, сынок, отдохнул на печке?

— Спал хорошо, но вот ноги болят и припухли.

— Ничего, сейчас им поможем, — с этими словами дед достал из печки чугунок, плеснул из него в видавший виды тазик воды и пододвинул его к Виктору.

— Опусти-ка сынок ноги в тазик и потри их руками легонько, а потом посильнее. Ничего, бог даст, обойдётся.

Гость, полагаясь на огромный опыт хозяина, выполнял все его указания. Через какое-то время дед подал тряпку.

— Вытирай, ложись на лавку и подержи ноги в гору, пока не онемеют. Мы в японскую много исходили по Манчжурии пешком, вот так только и спасались на привалах.

Прошло немного времени и Виктор почувствовал, что ногам легче. Надев сапоги, прошёлся по избе. И только теперь он осознал, как ему дались вчерашние километры по заснеженной неровной дороге.

Старик поставил на стол вчерашние недоеденные картошку и тыкву.

— Перекуси на дорожку, — пригласил к столу хозяин.

Из уважения к хозяину Виктор не стал отказываться, съел картошину и два куска холодной сладкой, как мёд тыквы.

От души поблагодарив старика за гостеприимство, солдат вышел на сельскую дорогу. Погода со вчерашнего дня не изменилась. Ветер продолжал гонять снежинки, которые сгладили вчерашние неровности на дороге. От непривычной белизны давило на глаза и приходилось всё время жмуриться. При каждом шаге нещадно болели ноги, с трудом передвигая их, Виктор двинулся в сторону Пономарёвки.

На выходе из села его обогнал, запряжённый парой лошадей, легкий подрессоренный экипаж. Впереди на облучке сидел бородатый возница в добротной шубе, позади него, закутавшись в тулупчик, сидела дама. Пропотевшие лошади бежали споро и вознице постоянно приходилось осаживать их. Пролетев мимо идущего человека, экипаж завернул за стоящий впереди большой стог сена.

Виктора поразил этот невесть откуда взявшийся экипаж с отличной парой лошадей. Он вспомнил, что в детстве похожий экипаж видел у соседей – братьев Шошиных. И в душе закралась неприязнь к людям, которые с пренебрежением проскочили мимо идущего солдата.

Проходя мимо стога, Виктор увидел кучера, который растирал сеном круп лошади, и его спутницу, ходившую рядом. Гордо прошёл мимо, не повернув головы в сторону экипажа.

Через полчаса Виктор услышал приближающийся сзади топот конских ног. Принял вправо.

— Тпру-у-у! – услышал сзади.

— Куда служивый путь держишь? – обратился кучер. – Ноги не озябли?

— Иду в Романовку через Пономарёвку.

— Садись! Подвезём до Пономарёвки, а там-то мы уйдём на Алябино.

— Спасибо! – ответил Виктор, а сам подумал, что у людей совесть проснулась. – Я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением.

— Тпру-у, окаянные! Минуты постоять не могут… вот я вас… дайте срок.

Бросив ранец на пол, Виктор уселся на свободном месте, развернувшись вполоборота к сидевшей рядом спутнице. За высоким поднятым воротником тулупчика он разглядел приятное молодое лицо с ярко накрашенными губами. Её слегка прищуренные карие глаза с интересом рассматривали нового попутчика.

— Виктор, — представился он.

— Очень приятно, — в том же тоне ответила незнакомка, так и не назвав своего имени.

Ехали молча. Каждый думал о своём, рассматривая картину окружающей местности.

Дорога пошла резко в гору, кучер повернулся к солдату, видно, что ему хотелось поговорить.

— Вот ездил – начал он, — встречать племянницу к поезду. А вишь, погода испортилась. В отпуск приехала, глянуть на родимые места. Ну-у-у родимые, давай, давай! Родина, это брат, такое дело, тянет к себе невидимой силой.

— А где же эти родные места? – включился в разговор Виктор.

— Да она родилась в Романовке, но там уже с тридцатого года не живёт.

— Я тоже родился в Романовке.

— Вот дела! — возница подпрыгнул на облучке. – Вот ведь какие встречи бывают. Значит нашенский.

— Чьих вы будете? – обратился Виктор к спутнице.

— Я урождённая Шошина, Михаила Ивановича дочь, — улыбаясь ответила она.

— Случайно, не Надежда ли? – как-то неожиданно вырвалось у Виктора.

— Удивительный и неожиданный вопрос. Да, я Надежда.

— А я, Виктор Чертовских, ваш бывший сосед через дорогу, если не забыли.

Надежда быстро повернулась в сторону собеседника.

— Тот самый Виктор?! – она схватила его руку. – Вот ведь действительно бывают такие неожиданные встречи. Я же очень хорошо помню эти детские годы, — продолжала Надежда. – И по сей день вспоминаю наши похождения и проказы. Хорошо помню вашу ригу, где мы часто играли. И вот уже с тех пор миновало пятнадцать лет. Мы стали взрослыми. А ты видно и повоевать успел, — перешла она на ты.

— Да, было и такое.

— Вот ведь как судьба распорядилась. Откуда сейчас?

— Издалека, почти из Берлина, а точнее из Потсдама.

Они засыпали друг друга вопросами, пытаясь ответами заполнить пробел во времени промчавшихся лет.

Вдруг лошади остановились. Пономарёвка. Собеседники удивились, что за разговором и не заметили, как быстро пролетело время.

— Понравился ты мне дюже, — прощаясь, сказал возница. – Поехали с нами. Недельку погуляем в Алябино, а потом я тебя в Романовку отвезу. И Наде будет веселее. Не отказывайся, пожалуйста.

Виктор немного растерялся. Предложение заманчивое было, но прикинул, что на Романовку ему осталось десять дней и для Алябино недельки нет.

— Спасибо за приглашение! Спасибо, что подвезли, за неожиданную встречу с детством. Но, при всём моём желании побыть с  вами, поехать не могу. Мне дней через десять надо в обратный путь.

Тепло распрощались, экипаж лихо повернул направо в гору и скрылся за поворотом, а Виктор пошёл к постоялому двору искать попутчиков до Романовки. Ему повезло, двое романовских мужиков запрягали лошадей и после разговора согласились взять с собой.

5

К девяти часам вечера небольшой караван прибыл в Романовку. Село встретило припорошенными снегом избами, неяркими огнями подслеповатых окон и запахом кизячного дыма. Лаявшие до хрипоты собаки возвестили о прибытии в село чужих. Слышался девичий смех и слова бойкой частушки. Хлопали входные двери во дворах, гремели вёдра.

На душе у Виктора стало теплее, он вспомнил вчерашний вечер, ночевку. Живо родное село. Не сломили его жителей годы войны.

Поблагодарив мужиков, он соскочил с саней и как на крыльях полетел по знакомой улице. На подходе к дому, почувствовал, как сильно заколотилось сердце, и ему казалось, что стук, доносившийся из груди, должен быть слышен за наглухо закрытыми окнами.

Заглянул в окно на кухне. На столе горит семилинейная керосиновая лампа и от неё прикуривает повзрослевший младший брат. Виктор улыбнулся и подумал, что вот и брат уже курит, а ведь совсем недавно был ребёнком. Брат прошёл к печи и подал цигарку на печь. Значит отец там. Интересно, здоров ли. Как оно бывает, на фронте ни одна хворь не берёт, а дома отогрелся, расслабились натянутые нервы, и все болезни посыпались на человека.

Виктор стоял и смотрел в окно. Понимал, что надо идти, но ноги не слушались. Постояв ещё пару минут, решительно зашагал в дом, благо в Романовке никогда дома не запирали.

— Здравствуйте! – сказал он хриплым от волнения голосом. – Не пустите ли солдата переночевать?

— Переночевать? Что ж, это можно, — спокойно сказал отец с печи. – Мать! Иди-ка сюда, солдат вот тут зашёл, переночевать просится.

— Спасибо отец! – видит, ни отец, ни брат его не узнали. – Ладно, уж, слезай с печи, знакомиться будем – я Виктор!

Отец кубарем скатился с печи и бросился в объятия сына.

— Виктор! Сынок! Прости, не узнал. Вырос-то как, возмужал. Мать! Да что ты там возишься, — шумел отец, пряча мокрые глаза, не зная, куда себя деть.

По-братски обнялись с братом Александром. А вышедшая на шум мать охнула и повисла у Виктора на плечах. Слёзы радости душили её и она что-то сказав, зарыдала. Прибежала сестрёнка Роза, краснея подошла к брату, они расцеловались.

Каким-то непостижимым образом о приезде к «Митюгановым» старшего сына стало известно всей улице. Через полчаса после его приезда в дом стали заходить родственники.

— Днём топила баню, — после горячих поцелуев сказала тётя Феня, — в ней и сейчас ещё тепло. Там и вода горячая есть.

Предложение было с великой радостью принято.

Когда Виктор вернулся из бани, дома уже был накрыт стол. Изысков на столе не было, но стояла жареная картошка, солёные огурцы и квашеная капуста, серый хлеб и сало.

После ужина отец с сыном уединились на кухне. Им было о чем поговорить. О своих километрах фронтовых дорог, о тяжёлых боях, минных полях, потерях боевых товарищей. Отец рассказал, как был ранен и о своём лечении в госпитале в Москве, о возвращении в действующую армию, и о том, как его на фронте восстановили в партии. В конце разговора Виктор поведал  о своих злоключениях по дороге домой, о том, как их обворовали.

Под утро, наговорившись, отправились спать.

Виктор долго не мог заснуть. Из головы не выходили слова отца: «Да, сынок, нам здорово повезло, оба вернулись с войны, а триста романовских мужиков остались там. Уж очень больно смотреть в глаза вдов и сирот».  Тут же он подумал о том, что он скажет матери фронтового друга, Георгия, погибшего на подступах к Варшаве. Какие найти для матери нужные слова? С мыслями о предстоящей встрече заснул, так и не найдя ответа.

На следующий день, после позднего завтрака, накинув шинель на плечи, Виктор вышел на улицу покурить. Морозное утро было удивительно тихим. Редкие снежинки, кружась, ложились на землю. Не было слышно картавого журчания реки, протекавшей в пятнадцати метрах. И только дымок из чёрных труб домов говорил о том, что жизнь по-прежнему продолжается.

Погода способствовала прогулке и Виктор решил пройти до сельсовета встать на учёт, как отпускник. Предупредив домашних, он, не спеша, направился к поповскому дому, где находился сельсовет. На месте застал только секретаря и посыльного, которые сидели в маленькой комнате и лузгали семечки. Его приход, в какой-то мере, скрасил однообразный ритм жизни сельского совета, тем более, что секретаря он знал – подруга детства Маша. Расстегнув три верхних крючка шинели, Виктор достал документы и передал их ей. Дальше пошли ничего не значащие разговоры.

Вдруг в комнату вошёл майор. Виктор его узнал. Это был Федька Балалаев из Торвановки. Тот поздоровался за руку с Машей, а повернувшись к Виктору, сказал:

— Вы, старший сержант, почему нарушаете форму одежды? Немедленно приведите себя в порядок.

Кровь ударила в лицо Виктору. Хотел было резко оборвать майора. Но, вовремя сообразил, что будет не прав. Не проронив ни слова, он вышел из помещения сельсовета и направился к дому.

Дальнейшие дни отпуска закружились, как красивые стёклышки в калейдоскопе. Встречи с друзьями детства, с родственниками, то у одних, то у других.

На ноябрьские праздники зашли с другом Николаем к его невесте. Хозяйка угостила очень вкусной, но ещё не до конца просолившейся капустой. Через час в животе у Виктора так заревело, что это слышали все окружающие. А на следующий день закололи кабана. И притом, обдирать его не стали, как того требовали правила, а обожгли ржаной соломой. Пока разбирались с кабаном, вырезали кусок нутряного сала и заказали пожарить на нём картошку.

Закончив на улице с разделкой туши, зашли в дом. На столе уже стояли солёные огурчики, вчерашняя капуста и румяная жареная картошка на сале. С мороза аппетит разгорелся. Николай на стол поставил две холодные бутылки водки. Обед получился на славу.

Радость от обильного обеда пропала через пару часов. У Виктора начал сильно болеть желудок, его согнуло в дугу, началась рвота. С каждым часом состояние ухудшалось, рвота усиливалась, ему казалось, что все внутренности стремятся вырваться наружу.

Так прошли ночь, сутки, вторые. Традиционные методы лечения никаких результатов не дали. Виктор ничего не ел и не пил. Простой глоток воды вызывал сильные позывы к рвоте. Дошло до того, что он уже без посторонней помощи не мог подняться с постели. Так и пролежал неделю возле тазика. Исхудал.

А отпуск пролетал быстрее быстрого.

Через несколько дней болезни состояние Виктора немного стабилизировалось и отец повёз его к врачу в Пономарёвку, а заодно надо было сообщить в военкомат о болезни.

Рыжеватый доктор осмотрел и выслушал больного, затем, вынес свой вердикт – облужение желудка свиным неостывшим салом.

— Вам, молодой человек, повезло. Организм молодой, крепкий. В подобных случаях бывали летальные исходы. Теперь, самое трудное у вас позади. Вечером можно принять горячего крепкого чая.

Со справкой от врача Виктор с отцом направились в военкомат. Зрелище было удручающее. В военкомат вошли двое. Зрелый мужчина, лет под пятьдесят, поддерживал под руку молодого военного. Неимоверно худой сержант был одет явно в чужую шинель, так как даже на вешалке она бы выглядела лучше. Дежурный сочувственно посмотрел на отца и сына, и не затягивая, быстро оформил необходимые документы.

Вечером следующего дня отец посадил Виктора в Абдулино на поезд, поручив проводнику присмотреть за сыном.

До Куйбышева Виктор пролежал, не вставая. Подъезжая к Пензе, он почувствовал запах яблок, и ему страшно захотелось вгрызться в сочное яблоко зубами. Виктор подумал о том, что дело идёт на поправку.

6

Брест. Прибыв на станцию, Виктор отправился на контрольно-пропускной пункт, чтобы оформить документы для проезда через границу.

Народу, возле окон контролёров, набралось очень много. Гражданские и военные создали несколько очередей, которые хитрым образом  тесно сплелись между собой и с первого взгляда походили на огромную толпу.

Виктор занял очередь, расстегнул верхние крючки шинели и достал свой «лопатник». Проверив наличие всех документов, решил не убирать их во внутренний карман, а чтобы было легче доставать, положил в боковой карман.

Через час стояния и толкания в очереди он подошёл к окну контролёра.

— Ваши документы, — потребовал невозмутимы контролёр.

Сунув руку в карман, Виктор, к своему страшному удивлению, документов там не обнаружил.

— Они куда-то исчезли, — виновато ответил на требование контролёра. — Видимо вытащили.

— Идите, разбирайтесь с дежурным. Следующий!

Виктор наивно ожидал сочувствия от окружающих. Он водил взглядом по толпе безразличных лиц, но до его беды никому не было дела. Он для всех уже не существовал.

Дежурный, выслушав потерпевшего, сказал:

— Садитесь и пишите заявление в двух экземплярах о пропаже документов. Перечислите, что именно пропало. Искать их сейчас бессмысленно, да и возможностей у меня для этого нет.

— Что же мне делать? – спросил Виктор, подавая написанное заявление. – У меня уже отпуск закончился.

— Вот, возьмите, — дежурный передал талончик на место в общежитии и один экземпляр заявления со штампом и печатью КПП Бреста. – Ждите в общежитии, вам там объяснят, что дальше делать.

Так Виктор остался без документов. А там, не много, не мало были: красноармейская книжка, кандидатская карточка ВКП(б), отпускной билет, пропуск через границу и справка о болезни, заверенная военкоматом. Из всех документов было только заявление о пропаже документов.

Ночью сна не было, только мысли, одни страшней других. К утру созрел план. Бежать! Добираться до части любыми путями и средствами.

Утром, после завтрака, обманув дневального, Виктор отправился на вокзал. Узнав у дежурного, что по его документам нет никаких результатов, пошёл к отстойнику вагонов, идущих заграницу. Целый день изучал, как вагоны формируют в состав и отправляют на маршрут. К ночи схема перехода границы сформировалась в голове ясно и чётко.

Узнав у рабочих, какой ближайший поезд будет отправляться на Варшаву, Виктор выбрал подходящий вагон, залез в ящик для перевозки собак, забился в дальний угол и накрылся подстилкой. Время потянулось, часы ожидания стали нестерпимой мукой.

И вот, состав подали на посадку.

Больше всего Виктор боялся, что в ящик, где он находился, посадят собаку и она его выдаст. Но обошлось. Попутчика не оказалось.

Пошла проверка вагонов. Лучик фонаря скользнул по внутренностям ящика. Металлический щуп пару раз ударил по стенкам. Ящик прикрыли. Ещё немного ожидания и поезд тронулся.

Прогромыхал под колёсами мост через Западный Буг. И вот первая остановка на территории Польши.

Польский контроль. Прошли вдоль вагонов, посветили фонариками, громко разговаривая. Простая формальность.

На третьей остановке Виктор выбрался из ящика и перешёл в полупустой вагон.

Прибыв в Варшаву, узнал, что поезда на Берлин с этого вокзала не ходят. Пассажиров до Берлина набралось чуть больше десятка. Собравшись вместе, пошли пешком по разрушенным улицам города. Спрашивая, у редко встречавшихся прохожих дорогу, добрались до нужного вокзала. На ночном поезде отправились дальше.

За разговорами время пролетело незаметно. Тормоза заскрипели. Все обратились к окнам. Кюстрин. Приграничный пункт. Проверка документов.

Виктор понимал, что хорошего, видимо, ничего не будет от встречи с патрулём.

— У Вас кроме этой бумажонки есть ещё что-нибудь? – спросил майор, повертев поданный ему документ.

Виктор молча отрицательно покачал головой.

— Тогда прошу следовать с нами.

— Товарищ майор, я и так уже опоздал из отпуска.

— Прошу следовать за мной без разговоров, — сказал майор голосом, не терпящим возражений.

Виктора доставили в комендатуру, там сняли показания и отправили в камеру. Помещение встретило арестованного спёртым воздухом и тусклым светом от двух лампочек. Не снимая шинели и сапог, Виктор улёгся на свободный топчан. В голову полезли разные мысли, одна чернее другой.

Утром объявили подъём, уборка помещения, завтрак. Потом, томительное ожидание вызова к следователю. Но вызвали только на третий день.

И пошёл круговорот вопросов: биография с самого рождения, где служил, кто командир части, кто командир подразделения, фамилия товарищей из подразделения. Затем, ответить на те же вопросы пришлось письменно и написать подробную автобиографию. После обеда у другого следователя по тому же сценарию всё сначала.

Потянулись дни ожидания. Прошла неделя, другая. На допросы водить перестали. На вопросы о времени отправки в часть только пожимали плечами и отвечали: «Ждите!».

А ждать уже не было ни сил, ни терпенья. На работы не водили. Два раза в сутки по полчаса выводили на прогулки и всё.

На пятнадцатый день в камере прозвучала команда:

— Чертовских, на выход с вещами.

Сердце дрогнуло. Как решилась судьба? В глубине души теплилась надежда на положительное решение вопроса.

В кабинете встретил капитан, который вёл допрос в первый раз.

— Ну, старший сержант, рад за вас. Всё обошлось хорошо. Вот ваше заявление с нашей резолюцией и справка о вашем задержании. Идите к автомобильному мосту через Одер, там, на КПП вам помогут сесть на попутную машину и добраться до части. Счастливого пути!

— Спасибо! – коротко ответит Виктор и бросился к указанному мосту.

На КПП контролёр быстро нашёл попутную машину и посадил старшего сержанта.

7

В часть Виктор прибыл с опозданием на месяц и пять дней. Написал рапорт. Описал все приключения, приложил видавшие виды «бумажки». И стал ждать решение командира бригады. Всё теперь зависит от него, он теперь вершитель судьбы Виктора. Чего ожидать? Гауптавхта или трибунал.

Но, в приказе по бригаде получили взыскания непосредственные командиры, а Виктор отделался, как говорится, лёгким испугом.

А вот, по партийной линии всё получилось иначе. Истекал срок кандидатского стажа. Первичная парторганизация вынесла решение о продлении срока кандидатского стажа ещё на год и объявила строгий выговор с занесением в учетную карточку. Партийная комиссия же, отменила решение первички и постановила «Исключить из кандидатов…». Решение отправили на утверждение партийной комиссии Группы Советских Оккупационных войск в Германии. Виктору оставалось только ждать.

В начале апреля 1946 года пришёл вызов на парткомиссию группы войск. Виктор уже ничего не ожидал хорошего. После того как на комиссии в бригаде он был морально избит и раздавлен, в штаб группы войск ехал с готовностью к самому худшему.

Партийная комиссия находилась в большом сером здании с двором-колодцем внутри. Широкие коридоры, застеленные мягкими ковровыми дорожками, огромные дубовые двери, похожие друг на друга, показывали человеку, насколько он ничтожен в этих стенах. Становилось неуютно и холодно.

В конце коридора дверь с табличкой «Партийная комиссия».

Виктор стоял перед дверью, а в голове бешено вертелись мысли. Не видел он за собой такой вины, чтобы его за это исключили из партии. Да, слишком доверчив. Да, проворонил документы. Но Родине он не изменял. Партии предан.

Пригласили в кабинет.

С замиранием сердца Виктор переступил через порог. Успокоился. Пригляделся. В неярко освещённом кабинете сидело несколько военных и один гражданский. Все в возрасте.

Председательствующий предложил старшему сержанту сесть на стул и коротко доложил суть дела, после чего попросил рассказать, как была утрачена кандидатская карточка.

Не скрывая ничего, Виктор рассказал всё как было. Затем, присутствующие задали несколько вопросов. Последним вопросом был:

— Хотите ли Вы быть членом Ленинской партии, — спросил седой полковник.

— Быть в партии Ленина моя мечта с детства, — твёрдо ответил Виктор. – Заявление я написал за несколько часов до наступления в январе 1945 года на Буго-Наревском плацдарме под Сироцком. Думал тогда, если убьют, то пусть считают меня коммунистом, ибо, в душе я давно коммунист. Сейчас мирное время, но желания своего не изменял. Если оставят меня в партии, до конца своих дней буду её добросовестным, преданным членом.

Затем, его попросили выйти в коридор и ждать решения парткомиссии. Виктору показалось, что время остановилось. Только редкие удары сердца говорили о том, что мир вокруг живёт. Огромная дубовая дверь стала ещё больше и начинала нависать над приговорённым, грозя обрушиться на него всей своей неимоверной тяжестью.

— Заходите, — прозвучала короткая команда.

С трудом отрывая ноги от пола, Виктор зашёл в кабинет…

— … За утерю кандидатской карточки, объявить строгий выговор с занесением в учётную карточку. Продлить срок кандидатского стажа на один год.

Вдруг, моментально стало в кабинете светло. Вокруг были добрые люди, хотя ни у одного на лице не было улыбки, но Виктор видел в них своих товарищей. Как он мог их бояться? Они во всём разобрались. Наказали. Да. Но не унижали и не «размазывали» его по полу.

Выйдя из здания, которое и не было уж таким серым, Виктор снял фуражку, посмотрел в небо, глубоко вдохнул весенний свежий воздух и произнёс:

— Съездил в отпуск. Правильно мать говорила: «Первый блин всегда комом». Да, и каким комом…

2016, июнь

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *